Когда я выхожу из небольшого домика, будто потонувшего в зелёной траве, у меня, наконец, получается вздохнуть с облегчением. Соленый ветер с побережья треплет мне волосы и подол платья. Я чувствую, как он наполняет мои лёгкие и медленно циркулирует вместе с кровью по телу. С выдохом мне кажется, будто его часть, идеально чистая и незамутнённая, всё ещё остается во мне, помогая избавиться от всего, от чего бы так хотелось, да сил не хватало. От минувших слёз и обид. От жгучей ненависти, что, казалось, совсем недавно душила меня, обжигала мои лёгкие и кости изнутри. Я чувствую, как этот воздух, словно тёплый грибной дождик, тушит ненужные пожары и смывает застоявшуюся золу. Чувствую, как с каждым вдохом-выдохом мои приоткрытые губы начинают дрожать всё сильней и сильней, будто плакать засобиралась, право слово. Сжимаются зло. Открываются снова, уже без прежней дрожи. И я с удивлением слышу собственный голос. Незнакомый, непривычный. Мой-не-мой... Несмотря на всю необычность голоса, я понимаю, что он – мой. И что он, наконец, правильный. Такой, какой должен быть.

Стоит первым словам песни, сочиняемой мной на лету, вырваться на свободу, как я начинаю чувствовать каждый звук настолько сильно, что, кажется, от его пронзительности могу умереть прямо сейчас. Умереть, но не пожалеть. Я будто лечу вместе с ними вверх, в поднебесье. И за зеленые холмы, окружившие бесконечным шелковым ковром мое пристанище. Вместе с ним я колышу тростник и устраиваю рябь на водной глади. Лечу наравне с облаками. Мягко прохожусь пальцами по шерстке вылезшей из норы мышки, что довольно жмурится в ответ на мои ласковые прикосновения. Проносясь над водной гладью, я вижу мельтешащих мальков и лениво плывущих рыб побольше. Аккуратно прикасаюсь к листьям на верхушке столетнего дуба. Я нахожусь повсюду. Но вместе с тем, стою на крылечке своего одинокого дома. Везде и нигде одновременно. Касаюсь всего. Дышу в резонансе с планетой и каждым существом, которое  дышит. И какая-то часть меня остаётся в них, с ними. А они, меж тем, даже никогда не узнают, не задумаются об этом, потому что… Они не могут. И правильно. И хорошо. Отдавать себя безвозмездно тем, кто даже никогда не догадается о твоём присутствии.

Я лечу дальше. Всё дальше, и дальше, и дальше. Я лечу до той границы, что и не надеялась увидеть на картинах, но сейчас… сейчас я вижу это. Я вижу, как мощные морские волны подкатывают к берегу. Вижу, как под водой, на немыслимой глубине, появляются цветы неземной красоты. Я вижу, как вода, срываясь с огромной высоты и разбрызгивая солёные капли, разбивается о скалы. Слышу, как она воет, словно раненый зверь. Ощущаю остроту наточенных ею скал. Почти чувствую боль, что вгрызается в плоть, если бы я прикоснулась к острым концам. Я врываюсь в форточку городской квартирки, скольжу по тяжёлым занавескам, подхватываю  запах чая, только заваренного и ароматного просто до головокружения. Потом разношу его  по всей квартире, призывая небольшую семью собраться в уютной кухне. Неуловимая, пробираюсь в большое офисное здание, разнося аромат кофе из отдела в отдел. Сонные сотрудники, лишь почувствовав его запах, поднимаются со своих насиженных мест, отрываются от дел и идут на поиски желанного бодрящего напитка. Я же ликую.

Проношусь по городу, заставляя девушек пытаться вернуть  растрёпанные волосы в надлежащее состояние. Не удерживаюсь и, притормозив около одной, особенно смачно обругавшей меня, тихонько перебираю колокольчиками  у входа в восточный магазин. Срываю с представительного джентльмена шляпу. Вырываю у кого-то зонтик. Довольно сильным и грубым порывом в спину подгоняю подростков, опаздывающих к первому уроку. Бью по гитарному грифу, бережно укутанному в чехол. «Ты – корабль, а не девочка». Немного шумлю в американском камине, завывая на разные лады. Дети всё равно решили призвать Кровавую Мэри, так почему бы и не погонять их немного? Лёгким дуновением оказываюсь в детской и  звеню погремушками в люльке. Вплетаю свой голос в колыбельную, что нежным голосом вылетает из уст молодой матери. Разношу запах сладкой выпечки где-то в Дании. Перелистываю в Лондоне странички тетради студента, задремавшего над чужим конспектом. Выношу голос певца за концертный зал, чтобы те, кому не хватило денег или билетов, тоже могли насладиться звуками голоса своего кумира в большом и шумном Нью-Йорке. Равномерно распределяю ранний снежок по крышам домов, создавая картинку из стеклянных шаров в Оттаве. Мягко провожу по загорелым  лицам испанцев, надеясь хоть так избавить их от всепоглощающей жары до сиесты.

Когда мой голос смолкает, а видения  пропадают, я, скажу честно, немного теряюсь. Но вместе с тем на душе появляется необыкновенная лёгкость. Пару раз я ещё глупо хлопаю глазами. Улыбаюсь. И снова начинаю свою песню.