В щелку Леша увидел, как старшая сестра нерешительно заносит ручку над небольшим тетрадным листом, лежащим возле нее на столе. Даша покусала губу и отложила ручку обратно на стол. Тяжело вздохнула и, обхватив русую голову руками, потерла глаза. Алешка помялся еще немного за порогом, но долго смотреть на страдания сестры не смог.

- Даш, - протянул он, входя в маленькую комнатушку и обращая на себя внимание погруженной в свои мысли девушки. - А что ты делаешь?

Она отвела руки от лица и перевела на него взгляд.

- Да вот, отцу письмо написать хочу.

Мальчик в ответ крайне обиженно вздохнул и насупился, выказывая сестре свое недовольство.

- Как так! – воскликнул он и топнул ножкой под удивленным взглядом сестры. - Письмо! Отцу! И без меня?!

Затем с чувством собственного достоинства он плюхнулся на стоящую рядом табуретку. Сестра же посмотрела на него с сомнением.

- Я тоже хочу!

- Ты же даже писать-то не умеешь пока.

Он буквально подавился от возмущения, услышав такие слова, но возразить, увы, было нечего.

- А я буду говорить, что тебе писать, - он хлопнул ладошкой по столу. - Ты только записывать успевай.

Даша тяжело вздохнула. Стоило младшему брату вбить себе что-нибудь в голову, так это что-нибудь уже оттуда и не выбьешь. Ну, Бог с ним, может чего дельного и наговорит, а у самой все равно мыслей нет, словно разлетелись, проклятые! Она вновь занесла руку над листочком.

- Ну, вперед! -  Даша одобрительно посмотрела на брата.

Мальчишка просиял и начал вещать.

2

Письма из дома ему приходили довольно редко, но, зная положение людей, оставшихся в тылу, Максим не жаловался и даже за самые короткие весточки он благодарил Бога. В основном письма были написаны рукой старшей дочери. Дарья никогда не рассказывала про их нынешнее положение, не посвящала отца в проблемы, но сообщала о появлении первых цветков сирени и о том, что младший брат подрос еще на 3 сантиметра. Не писала также и о том, что они скучают, пусть это и читалось между строк. Вся бумага, прибывшая ему из дома, пахла чем-то неуловимо родным, тем, за что он сражается, тем, за что сражаются все здесь.

Новое письмо Максим получил неожиданно, и, о Господи, каким же приятным сюрпризом оно стало. Бережно развернул сложенный треугольник и начал вчитываться. И если аккуратный почерк дочери он узнал сразу, то содержание заставило озадачиться. Какое-то путаное оно, никакой последовательности! И вопросы довольно странные. С трудом, но все же благодаря выскочившему слову-паразиту, что повторялось невероятное количество раз, он все же опознал и идейного вдохновителя. Усмехнулся по-доброму и сел писать детям ответ.

3

 «Родные мои, был несказанно рад увидеть ваше письмо. И особенно рад тому, что Дарья привлекла Лешку к написанию. Так, поди, и грамоте выучится, а то, Бог знает, сколько нам еще воевать придется. Да и школы вряд ли так уж скоро откроют. Очень  хотелось бы увидеть ту самую сирень, о которой  приходят мне вести. Знаете, никогда еще так не скучал я по нашей весне. Весне, во время которой солнышко припекает несильно, землю поливает теплый грибной дождичек, а в воздухе царит запах свежести и разных трав, цветов и деревьев. Здесь все не так, совсем не так. Солнце, если и радует нас своим присутствием, то настолько редко, что и не упомнить, когда это было в последний раз. В воздухе вперемешку с дымом от снарядов стоит удушающий запах гари, а вокруг порой видны лишь сожженные, опустевшие поля. И не слышно больше птиц, разве что почирикает какая синичка, и той радуются, как родной.

Сам я жив и здоров, слава Богу. Единственно, что тревожит меня сейчас, - это вы. Ничем не могу увести от себя назойливые переживания о вашей жизни. Порой по полночи меня волнуют мысли о том, как вы там. Сыты ли, не износилась ли купленная в Москве одежка. Вроде бы всего пару лет назад ездили туда, а теперь и не упомнишь уж, как это было. Словно в жизни другой. Но ничего, и это как-нибудь переживем.

А за парня своего, Ваньку-то, ты, доченька, не волнуйся. Вижу его, цел, возмужал здорово, о каждой твоей весточке у меня спрашивает. Молодец он, побольше бы нам на фронт таких парней. Мы с ним поладили тут. Впрочем, выбор-то невелик. Тут ты либо доверяешь своему товарищу безраздельно, либо пиши пропало. Как вернемся, дай Бог, оба живы будем, свадебку сыграем. И мамка твоя рада будет, давно парень-то ей угоден был, да и мне теперь ясно почему.

Так много всего случилось, будто прошло не три года, а целое десятилетие, может, даже чуть больше, не знаю. Рад, что Лешка помнит еще, что есть у него отец. А вот я и не узнаю его, поди. Подрос, небось, за это время, окреп. А я, что ж, скажу без утайки - устал. Такое чувство тут, на фронте, будто с рождения воевали и ничего, окромя вечной битвы, и не знали. И никакой музыки, окромя выстрелов, не слыхали. А я ведь, недотепа, в 39-м  думал-то, что война мимо двери пройдет, а она вот уже, на расстоянии вытянутой руки, шастает по прихожей. Но ничего, родные мои, мы ее дальше не пустим.

Напоследок прошу: верьте в нас и берегите себя. Я жду новых ваших весточек, и буду ждать, покуда домой не вернусь, а там уж посмотрим, как Бог нашими жизнями распорядится.

Ваш папка».