Робкий лучик солнца гулял по выглаженной белой скатерти, из открытого окна слышалось радостное лаяние собаки, гам куриц, цыплят и уток. Всю просторную, пронизанную светом комнату наполнял аромат утра, заботы, радости и детства. Не хотелось вставать с постели, не хотелось двигаться, дыхание становилось всё осторожнее и осторожнее, точно не хотело спугнуть этот луч солнца со скатерти, будто прислушивалось к лаю собаки и движению во дворе, словно боялось сдуть из комнаты это утро, эту радость, этот свет, который принёс новый день.

Я когда-нибудь всё расскажу о себе и о том человеке,
Расскажу, как при звёздах сидели, при полной луне, 
Объясню, для чего же мы жили на этой огромной планете 
Напишу на воде о любви, о надежде и сне…

Он любил, когда от мамы пахло чем-то очень вкусным, когда можно было залезть по самые коленки в лужу, пока мама разговаривала с соседкой, у которой была премиленькая собачка, но маленькая и злая, как сама соседка. Ему нравилось, когда его называли Колей, а не Николаем, как это делала бабушка, которая всегда старалась накормить мальчика рассольником, а он жутко не любил огурцы, которые плавали в супе. Коле не нравилось, когда ему делали замечания: «Не ковыряй в носу, палец сломаешь!», «Не показывай пальцем, это не прилично!», а самым нелюбимым замечанием, звучащим, как приговор было: «Сначала суп, потом мороженое!». Мальчик никак не мог понять, почему у него сломается палец, когда вдруг в носу его что-то заинтересовало, ведь у Серёжки из второго подъезда не ломается, когда он лезет себе в нос, тем самым дразня Кольку. А как ему не показывать пальцем на что-то, не будет же он ногами показывать на велосипед, который ему так захотелось, но на нём катается незнакомый мальчик, да и велосипед не Колин. И почему нельзя вперёд супа есть мороженое, ведь оно гораздо вкуснее!

Это был пожилой человек. Он смотрел на мир из окна своей одинокой квартиры, стены которой были увешаны старыми чёрно-белыми фотографиями, шкафы были аккуратно накрыты большими кружевными салфетками ручной вязки. Всю улицу от окна до самого соседнего дома, всех людей от дворника до богатого соседа знал этот человек, всё было ему знакомо и привычно. Почему он сидел у окна? Быть может, потому, что там, на улице, было шумно: кричали дети, ездили машины, а у него дома была вечная тишина, даже часы неслышно тикали, как будто боялись нарушить её.