(по мотивам стихотворения Ивы Афонской «Снег идет на Рождество»)

Как давно, как недавно это было, не спрашивайте. Он просто жил и в праздники работал в типографии. В детстве его не было ничего особенного, точнее, нормального. Обходился без бабушкиных рассказов, сказок на ночь, не умел мечтать, и пока все ребята во дворе лепили снежную бабу, он смотрел на них из окна в недоумении. Ему даже было как-то неописуемо противно за этих мальчишек и очень стыдно за их непринужденность, резвость, зимние шалости. Будто бы Костик не принадлежал к этому же племени, словно не ребенок вовсе.

Так вышло, что игрушки его, правда, не привлекали. Но он с таким упорством читал словари на сугубо личном, вымышленным, тарабарском языке, что родители подчас боялись за его рассудок. С ними у него тоже были отношения, полные непонимания с обеих сторон. Часто мальчик уходил в комнату, определенную ему еще с первых дней жизни, сидел в ней до звона в ушах, смотря на вьюгу. Его привлекала парадоксальность такого явления, как снежинки. Впрочем, это все, что возможно сказать о его детстве.

В момент же, который нам удалось наблюдать, он, уже Константин, плетется по заснеженным улицам. Плечи мужчины опущены, как будто еще неся на себе тяжелый груз. Усталость смешивала очертания его фигуры с воздухом, почти уничтожая в снежной сумятице. Ветер набирал силу, а в иной момент уходил в забытье. Уже нет тех родителей, и он больше не видит знакомых сверстников, когда-то в лучшие времена играющих во дворе. Но по-прежнему идет снег на Рождество, как милость Божья. Он идет, увлекая Константина в удивительные странствия померкшего духа, неосознанные, словно где-то внутри его существа звучала просьба о свершении волшебства, лишь бы обратно собрать себя по разрозненным кускам. Вопреки всему, отвечая на далекий колокольный звон.

Так шла ночь. Константин не замечал тишины и чистоты, но подолгу не покидал желтого света фонаря, наблюдая за хаотичным падением льдинок с углами причудливой геометрической формы. Не отдавая себе в том отчета, Константин наслаждался этой спокойной красотой, и тогда его мечтательным прозрачным глазам многое прощалось. Ведь недаром говорят, что красота спасает душу. Она осторожно подталкивала мужчину, холодного флегматика к той грани, когда мысль достигает-таки вопроса: «Отчего все это здесь? Зачем?». И тогда уже не существовало Константина в ином времени, оставался лишь этот бесконечный миг падения хрупкой снежинки на черное пальто.

Красота ведь – концентрат романтики. Глупо в его возрасте. Но он не мог больше отнять взгляда от снежного зеркала рождественской ночи и с тенью улыбки натыкался на святую, хотя иррациональную истину. Где-то там кто-то неизвестный сейчас ласкает его своим взором. Пахнуло ладаном, а в темноте мелькнула на секунду золотом звездочка. Он вспомнил, как когда-то отец вернулся из дальней поездки и привез ему в подарок маленький деревянный крестик на льняной веревочке. Мальчик почти сразу же забыл об этом даре, но страшные сны более не могли к нему пробраться. В комнате головокружительно приятно пахло миррой, а потом все забылось... Где сейчас этот подарок?

Константин вдруг почувствовал, как будто горячая ладонь жгла ему грудь своим касанием. И заплакал. Он понял, каким обделенным был все эти годы, искалеченным без веры, несущей прелесть чуда. Стыд обратился против него самого, и бесконечное желание обратить время вспять бросилось ему в голову, все также рисуя фонарным светом тени на лике мужчины.

То была свыше посланная чудодейственная сила, это – тонкий смысл всех прожитых лет и разгадка тайны мира.  Снег мягко планировал вниз – и, чуть дыша, смотрел Константин на крылатый мир. Пробуждалась душа, омертвевшая когда-то из-за… из-за чего? И стоит ли спрашивать об этом? Снег снимал боль от отверстой молчаливой исповедью груди.

Мужчина подставил ладонь, и на нее приземлился белый ангел.