Я и мой пёс вовсе не я и мой пёс! Ха, а вы думали, всё так просто? Ну нет! У нас с ним великая миссия на этой земле, мы – эскимосы. Мы не всегда были ими: летом, прошлой зимой, все семь лет назад я была просто собой, и пёс тоже. Но в этом году, как только на стёклах стал появляться слабый налёт инея, а землю покрыл тонкий снежок, я заподозрила: что-то не так. И это что-то уже не будет прежним, по-другому не объяснить. Во мне родилось, а затем выросло в стальной стержень ожидание большего, чем просто зимы. Проснувшись одним морозным утром, я поняла: время пришло. Недолго думая, я понеслась во двор, и пёс встретил меня. В его глазах я прочла: он тоже знает. Я нагнулась, чтобы потрепать его по загривку, но замерла на месте, так как именно в этот момент в моё сердце ядовитой стрелой проникло новое ощущение. Это чувство вмиг разнеслось, пламенея, по венам: я ощущала его от кончиков ноздрей до больших пальцев ног – и всё тело пело: «Я теперь – эскимо-о-ос!». Даже яд бывает разным. Мой оказался из добрых.

Я чувствовала себя точно под необъятным крылом какого-то диковинного существа. И оно излучало готовность защищать от любых невзгод. Отважно вскинув подбородок навстречу судьбе, я прошагала к снежной пещере (отец построил её специально для игр), вошла в неё, расположилась в центре, составила тщательный план действий и, не медля ни минуты, кинулась его исполнять. Малейшая оплошность или промедление решали мою судьбу. Это не было игрой: я отстаивала честь называть себя эскимосом. Неважно, узнал бы кто-нибудь ещё о моей решимости: я доказывала в первую очередь себе, на что способна. Принесла в пещерку сено, чтобы соорудить подстилку. Занялась розыском провизии, то есть разрывала снег в поисках опавших осенью да так там и оставшихся ранеток, невыдранных корешков, почерневших картошин. Руки заледенели, но идти в дом за варежками значило переступить через гордость эскимоса. Этого бы я не сделала никогда. Наконец, удовлетворившись двумя картошинами, пятью ранетками и одним корешком, кажется, одуванчика, я водрузила всё это в пещеру, и пункты плана закончились. Итак, я и мой пёс в полной боевой готовности сидели на соломенной подстилке.

Я дышала на руки, пытаясь отогреть пальцы, а пёс с интересом обнюхивал приготовленную пищу. Когда сидишь без дела, в голову обязательно забираются мысли. Так случилось и со мной. Думаю: «Вот мы и здесь, а вокруг нас – тишина. Ведь больше в мире никого нет – только я и мой пёс». Мне стало так страшно и горько от внезапного одиночества, что я прижала щенка к груди, пытаясь поделиться чувством, а тот забарахтал лапками в воздухе. Оказалось, что быть эскимосом не так-то и хорошо. Я всё сидела и вслушивалась в тишину. Но не в обычную тишину, которую слышишь ночью, под одеялом, или утром, когда только встаёт солнце, или вечером, когда сидишь в кресле с тёплой кружкой молока, а взрослые склоняют сонные головы над книгами или беседуют, но тихо, будто каждое слово неспешно вылетает в воздух, и ты успеваешь перед этим подумать: «А зачем?» Эта тишина была совсем иной, потому что я слушала Вселенную. Не знаю, как объяснить понятней. У моего слуха не существовало границ: я могла расслышать малейший шорох, любую вибрацию в воздухе.

Я чувствовала, как движется Земля, как кружит по орбите Солнце. Но не слышала людей. В эти минуты тело уже не было моим, а я, я настоящая, покинула себя материальную, унеслась далеко вверх и воплотилась в окружающий меня огромный мир. Я сидела, закрыв глаза, изредка вдыхая холодный воздух. Одновременно я чувствовала себя очень хорошо, но мне было и страшно, потому что я казалась себе последним живым человеком на планете. А что пугает сильнее, как не вечное одиночество? Но одновременно со страхом я чувствовала себя необыкновенно счастливой: ничто не могло ограничить силу моих фантазий. Мысленно я танцевала в облаках, качала вместе с ветром голые деревья, бежала с быстротой солнечного луча по искрящемуся белому снегу и где-то далеко утренней росой ложилась на сочную траву… – Обеда-а-ать! Саша! Вот так опускают с небес на землю.

Резко и бесповоротно. Вечно они, эти взрослые, ударяют в самое сердце и не задумываются: им-то кажется, что ничего не произошло. Объясняй, не объясняй – ухмыльнутся так, по-взрослому, и ничуть не раскаются. Но вечером я поняла, что всё это не важно. Все эти нации, границы, различия по цвету волос, или глаз – только предрассудки. Если хочу быть эскимосом – буду. Не обязательно родиться эскимосом, чтобы быть им. Теперь у меня и пса есть собственная тайна – одна на двоих. И навсегда в наших сердцах, пока мы не умрём, будет теплом греть мысль об одиночестве эскимосов и их псов во Вселенной.