24 июня.

7 часов утра.

Это утро было бесконечно долгим. Мама разбудила меня рано, еще на рассвете по первому петушиному крику. Она была очень уставшей, за те два дня, которые прошли с всеобщего переполоха и страха, она как-будто постарела. «Прежней жизни больше не будет. Началась война… » – тихо произнесла мама. Слеза блестящей жемчужинкой скатилась по ее бледному лицу.

Началась война… Я не могла понять, что это такое, но с полной уверенностью знала: что-то страшное, грозное и ужасное.

Отца еще вчера вечером забрали на фронт. Пришли солдаты, заполнили какие-то бумаги и куда-то увели его. Где он сейчас? Что с ним? Вспоминаю грустную улыбку, мокрые от слез глаза и прощальные слова, полные необъятной любви: «Я обязательно буду писать…»

С каким же нетерпением я жду этого письма. Хочется коснуться шершавой бумаги: снова оказаться радом с отцом. Читать аккуратные, заполненные каллиграфическим почерком строки, будто снова слушать его приятный размеренный голос. Куда, куда унеслась та «прежняя жизнь», о которой говорила мама, и что же будет теперь?..

10 часов утра.

Меня эвакуируют… Так сказала мама. Что это такое? Не знаю. Но надеюсь, что это что-нибудь хорошее, как солнечный лучик лютой и злобной зимой. Мы собирали мои вещи в огромный кожаный чемодан. Потом мама куда-то пропала. Сказала, что скоро вернется, но ее нет уже четыре часа. Необъяснимый страх закрался мне в душу. Где она? Что с ней? В голову лезли самые страшные догадки, ведь сейчас война! Но вот в замке что-то зашуршало, и я с радостным криком «Мама!», бросилась в коридор. Да, это была она… Да, это была моя мама… Но что-то неуловимо изменилось в ней. Хотя она старалась казаться веселой и утверждала, что скоро такая страшная жизнь кончится, глаза оставались печальными и полными сдерживаемых слез. Что она имела в виду? Почему чуть не плачет? У меня сжимается сердце, не знаю от чего. Должно произойти что-то страшное…

2 часа дня.

Я помогаю маме… То ношу воду с ближайшей колонки, то готовлю еду, то бегаю на рынок. Мама смотрит на меня и горестно шепчет: «Ей всего шесть лет, шесть лет…» Я не совсем понимаю ее. Неужели, шесть лет такой уж ужасный возраст? По-моему, просто великолепный! Но она продолжает смотреть на меня, качает головой и чуть-чуть не плачет… Ее похудевшие руки нежно гладят меня по голове и неуверенно подталкивают к двери. И снова я бегу к колонке, на рынок, на кухню… Неужели теперь так будет всегда?..

6 часов вечера.

Мы куда-то идем… Погода стоит хорошая, ясная, даже не верится, что где-то там, в страшных сражениях могут умирать люди. Мама несет тяжелый чемодан, держит меня за руку и твердит: «Все будет хорошо, все будет хорошо…» Эти слова больно ранят мне душу, почему-то кажется, что будет все наоборот. Мы куда-то идем, а на город уже опускается теплый июньский вечер, такой вечер, когда в обычное время ни один ребенок не сможет усидеть дома. Но сейчас на улицах нет ни души, лишь изредка проскользнет нечеткий силуэт. Мы идем по незнакомым местам: я вижу их впервые. Как ни похожи эти улицы, на ту, где я родилась. Здесь чувствовалось величие цивилизации, дыхание города. Но вот мама остановилась, и я увидела огромнейшее из всех зданий с резными колонами и вывеской «ВОКЗАЛ». Сердце у меня дрогнуло. Неужели?..

8 часов вечера.

Я слышала, что детей одних, без родителей, увозят куда-то далеко-далеко от родных мест. Я слышала, но никогда не предполагала, что это случится и со мной. Я плакала, билась, хватала мамины руки, а она вся в слезах, беспамятно твердила: «Все будет хорошо, все будет хорошо…» Толпа теснила нас все ближе к вагонам, я кричала, что лучше умру, но никуда не поеду. Я спрашивала, почему она остается здесь, почему она отдает меня этим людям в форме, которые заводят других детей в вагоны? Вдруг, как я и боялась, люди оттеснили меня от нее, какая-то женщина взяла мою руку и отвела в одно из купе. Там уже расселись ребята. Но мне было не до них, я бросилась к окну, нашла в толпе маму и умоляла, чтобы она оставила меня с собой. Она качала головой и твердила: «Все будет хорошо, все будет хорошо…» Вагон дернулся, я отлетела от окна, подбежала вновь и поняла, что поезд поехал…

Тысячи матерей стояли на перроне, плача и махая своим детям. Моя мама что-то кричала, но ветер заглушал слова и лишь обрывки донеслись до меня: «… люблю тебя…» Я зарыдала, сунула в карман руку, чтобы достать мой старый платок, но вместо него я нашла шелковый, расшитый золотыми нитками платок мамы, который я очень любила…

Неужели, неужели, я больше никогда не увижу ее?..