Только получив приглашение на церемонию похорон, я вспомнил причину, по которой уехал от семьи. Сам не понимаю, как я смог забыть эту историю. Может, детский шок или страх. Я должен был рассказать всем ещё тогда… Нет, я бы погубил его этим… Ох, снова путаюсь, снова вспоминаю свои метания. Но рассказать кому-нибудь об этом надо… Надо.

Таксист попался, на радость, молчаливый, поэтому, пока ехали, я успел внутренне принять, что там будет моя семья и старые знакомые. Мне придётся столкнуться с детством, от которого пытаюсь убежать всю жизнь. Да, я скучал по семье, жалею, что так категорично оборвал все нити… Погружённый в воспоминания, не заметил, как доехали до места.

Всё казалось серым, то ли от события, то ли от пасмурной погоды. Для полного отчаянья не хватает только карканья ворон. Глаза щиплет, как от лука: только острая боль, без слёз. А о нём – даже грусти нет. Отвратительное чувство на душе. Я много лет скрываю его тайну, перестал общаться из-за этого с родными. Они же даже не знали причину! После 9 лет ссоры, в мрачнейший для них день, я объявляюсь и рассказываю правду? Мне либо не поверят, либо возненавидят меня.

Пришёл я рано, поэтому, пройдя в зал, увидел только свою тётку, Василину Павловну, самую организованную и строгую женщину из всех известных мне тёток. Зал выглядел крайне претенциозно – почерк Василины Палны. Сердце сильно застучало, забухало: как она меня примет, о чём говорить, что отвечать...

Я на полусогнутых подошёл к ней.

– Киря… – на тяжёлом выдохе прошептала тётка. Слёзы на её глазах появились моментально, как и моё желание провалиться сквозь землю.

Недолгое молчание – и она принялась отрабатывать репутацию строгого флегматика: промокнула слёзы салфеткой, выпрямилась и поправила шарфик:

– Кирилл, рада тебя видеть.

Холод от этих слов не сравнится ни с одним из полюсов. В сказанных словах была обида на меня, накопленная за 9 лет.

– Сейчас мне надо закончить организационные моменты, а после, я думаю, нам будет, что обсудить, – не с жестокостью, нет, а с раздумьем протянула Василина Пална.

Она указала, где мне расположиться, и мы разошлись.

Что она сейчас переживает… Вырастила меня, а я так резко сбежал от них. Она помнила меня семнадцатилетним мальчиком, а теперь перед ней стоит взрослый мужик, от которого прежним осталось только имя. И всё-таки они позвали меня… Может, не думали, что я приеду? Может, зря я здесь? Нет, не смогу рассказать ей ту давнюю историю. Она не примет. Слишком жестоко рассказывать такую правду о её отце в день его похорон.

А что я собираюсь им рассказать? Я же почти стёр это воспоминание. Кидаться серьёзными обвинениями забытого прошлого – глупость. Зачем всё это? Я стёр своё прошлое 9 лет назад, и сейчас сделаю только хуже.

Но как же сложно нести это на плечах! Я знаю, что тогда произошло! Знаю – но не хочу знать. Снова чувствую и помню, помню то омерзительное состояние, отвращение.

Меня начал душить галстук, пересохло во рту. Схватился за графин, но тут же отпустил: я заметил глаза. Наивные глубокие глазищи Лизы. Моя младшая сестра смотрела на меня, стоя у входа в зал. Её взгляд, что бы она ни чувствовала, всегда одинаков: взгляд понимающий и любящий. Она оправдывала любого. Лиза выросла в любви и заботе, поэтому считалась наивной дурочкой, не верящей в зло.

Она отошла к тёте и проговорила с ней пару минут, ни разу не взглянув на меня. Мне кажется, я единственный человек, который разочаровал её.

Незнакомые мне приятели деда стали заполнять зал. Я старался затеряться – меня тут быть не должно.

Тут я увидел свою старшую сестру Свету. Она пришла с мужем. Евгений – идиот, которых ещё поискать надо, познакомились они со Светой ещё в школе. В 18 лет она перебралась к нему из нашего села в город. Жила с ним, но регулярно приезжала домой. Её воспитывала тётка, поэтому и характеры у них схожие.

Меня она не заметила, но от Лизы узнала, что я пришёл. Подходить не стала, да и незачем. Мы с ней почти не общались после смерти родителей. Мне было 12, ей 19, в тот момент она хотела, чтобы я по стопам отца пошёл – военным стал. На этом и рассорились.

Когда все начали собираться за стол, я заметил двоюродного брата – Тоху. Мы с ним бандой были, всегда вместе. К нему я и подсел.

– Кирюха! Это ты? Батюшки-святы, а как же ты так, а чего вдруг? Где был-то? – недоумённо выпалил, потянувшись за водкой.

Рассказал, где был, что делал, как живу, но причину ухода скрыл. А Антон рассказал, что после моего отъезда было… Думали, что я вернусь… На удивление, Света больше всех переживала, пить начала. Я попытался найти её взглядом, но обратил внимание, что на стол поставили фото деда в молодости. Стоял он на нашем семейном участке, возле… возле яблони.

Как молнией ударило. Пронзила боль. Ненависть к человеку на фото поднялась из глубин души, накрыла волной злобы. Страх, гнев, стыд; слёзы подкатили к глазам. Я выбежал. Быстрее пули, быстрее света, быстрее мысли выскочил из зала. Всё забытое канонадой гремело в голове.

Не помню, как очутился на улице. Ко мне вышла Света.

– Рассказывай, – бросила грубо и резко.

– Что?

– Почему сбежал? Зачем сейчас пришёл?

– Свет, не надо. Я хотел бы, но это слишком тяжёлые воспоминания. Что минуло, то сгинуло.

– Если хочешь – не говори. Я с тобой сюсюкаться не буду. Не маленький уже.

– Расскажу. Но история долгой будет.

– Вытерплю…

Рассказ мой занял времени меньше, чем я думал…

– Когда родители наши погибли, ты уже у Женьки жила, а я у бабки с дедом, Лизка к Василине Палне поехала. Меня сильно там полюбили и обхаживали. Потом всё устаканилось, мы все вместе начали жить: я, Лизка, бабка, дед, Василина Пална и муж её. Жили на семейной земле. Спокойно жили, а потом… сама помнишь. Бабушка пневмонией заболела. Был шанс, что вылечится, но бабуля пропала. Просто исчезла. Помнишь же, как Лиза страдала, как у тётки гипертония развилась. Тоша вообще пить начал. Всем плохо было. А с дедом по-другому. Странным он стал каким-то: шепчет себе что-то под нос, с землёй, с кустами, с травой общается. И ходит весёлый всё время. А ведь он бабулю больше себя любил. Больше жизни. Я подумал, может, из-за её пропажи он просто с катушек слетел? И разговаривает всё время то ли сам с собой, то ли с ней, будто она рядом. Ну и я, дурак малолетний, решил узнать, что с ним. Лучше бы не лез…

Я ночами не спал, за дедом начал следить. Через неделю заметил, что каждое утро он идёт к яблоньке, поливает её, подкармливает, землицу подсыпает. А глаза горят, словно и правда не с деревом, а с бабулей общается. Он так и раньше всегда, когда смотрел на неё, замирал от восхищения. Ну, я успокоился тогда, убедился, что он сбрендил. А потом бабушку в розыск объявили. К нам на участок собак привели, чтобы они всё вынюхали. А за несколько часов до этого, ночью, дед усердно что-то шаманил возле яблони, так и не понял я, что он сделать смог, но собаки так ничего и не нашли.

А я нашёл. Дед в очередную ночь пошёл к деревцу, а я за ним незаметно проскочил. Всё увидел, что он скрывал… Но он меня заметил. Начал сквозь слёзы объяснять, кричать. Признался, что… убил её, потому что, если бы она в больнице умерла, нужно было бы на кладбище хоронить. А он не смог с ней расстаться… Умолял, чтобы никому я не рассказывал, в истерике бился. А я испугался. Всего вокруг испугался. Принять не смог ситуацию, поэтому сбежал.

Мы долго молчали. Без неловкости, без слёз, просто стояли в тишине. Света развернулась и ушла. Я постоял ещё минуту, вызвал такси и уехал.

Больше я их всех не увижу, мне этого не надо. Груз я с себя скинул. Постараюсь снова всё забыть. Было да прошло да быльём поросло.