Тихий весенний вечер. Родители ещё не пришли с работы. Дедушка Гоша читает газету в своём любимом кресле. Оно старое, потёртое, в общем какое-то несуразное, но дедушка не разрешает его выкинуть, прикипел к нему. И тут тишину разрывает телефонный звонок, звонит моя подруга Катька, зовёт меня на улицу. А мне так хорошо дома, спокойно, лень идти куда-то. В общем поговорила я с ней, договорились встретиться как-нибудь в другой раз. И тут слышу:

– Кнопка, – дедушка меня так с самого рождения зовёт. – Кто звонил?

– Да Катька гулять звала, – входя в дедушкину комнату, говорю я.

– Ну так сходи. На улице тепло и светло.

– Да ну, успею ещё нагуляться.

– Это хорошо, когда успеваешь, – тихо говорит  дедуля. – Я вот не успел.

– Как так не успел? – спрашиваю я.

– Украли, Кнопка, моё детство. Украли.

– Как украли? Кто? И как вообще можно украсть детство?

– Война, дорогая моя. Это она его украла. Да и не только моё. В то время многие ребята без него оставались.

И столько боли я увидела в глазах деда, сколько за всю жизнь ни у кого не видела.

– Дедуль, расскажи, а? – почти шёпотом попросила я. Не знаю почему, но мне казалось, что громко о таком не спрашивают.

Дедушка Гоша вздохнул, прикрыл глаза, и как будто возвратясь в то время, начал свой рассказ:

– Нас было трое друзей. Егор был самый старший из нас. Чёрные как крыло ворона волосы, карие глаза. Он был заводила в нашей компании, вечно что-то придумывал. Влипали мы из-за него в разные ситуации, получали от взрослых нагоняй, но всё равно дружили. Я был на два года младше его. У меня были светлые волосы, вот как у тебя сейчас, и голубые глаза. Ангельская внешность, но таковым я не был, к сожалению. Самым младшим из нас был Ванька. Волосы  у него были каштановые, глаза светло-зелёные. Ростиком он был невысоким, но юркий такой, весёлый парень. В общем, если в деревне что-то случалось, то все сразу знали, что это мы натворили. Ну вот такие непоседы были. 

При чём мы искренне верили, что делаем что-то хорошее. Вот раз говорит Егор:

– Надо бабе Агате из восьмого дома помочь. У неё такие заросли в огороде, сорняки выше меня, а прополоть не может. Старенькая.

– Я согласен, – сказал Ванька. У него аж глаза загорелись.

– Я с вами. Старшим надо помогать, – сказал я и потёр руки в предвкушении. – Только давайте вечером, чтобы никто не видел. Она утром встанет, удивится, обрадуется и будет гадать, кто же это. А тут мы придём и гордо скажем, что это мы помогли ей.

Мальчики, конечно, со мной согласились. Дождались мы вечера и пошли на доброе дело. Повыдёргивали мы ей все сорняки, стало так чисто, так красиво. Мы ещё час восхищались нашей работой по пути домой. А на утро раздался такой крик, что в соседней деревне его услышали. Мне кажется, что даже креститься от страха начали.

– Кто же это сделал? – кричала тем временем баба Агата. – Всю культуру уничтожили!

Вот тут мы с ребятами затихли и передумали хвастаться. Оказалось, что мы ей весь топинамбур вырвали. Как потом узнали, это растение полезное и вкусное. Уши нам, конечно, надрали. Пришлось потом две недели повинность отрабатывать на огороде бабушки Агаты.

А как-то мы девчонок учили через забор перепрыгивать. Да не учли, что у тех платьица. Маша, Зойка и Райка на тех платьицах на заборе и повисли, когда его пытались перепрыгнуть. И висели, пока их дядька Захар не снял. Конечно те сразу в слёзы, на нас пальцем показывают. А мы что, мы хорошее дело делали. Вот понесётся разъярённый бык на них, а они раз и через забор перемахнут. Живы останутся опять же.

Эх, много чего было. Но особо мне запомнился один день. Решили мы поспорить, кто дольше на солнце пролежит. Конечно предложил этот спор Егор, ну а мы с Ванькой как истинные друзья его поддержали. Каждый из нас взял из дома покрывало. Ванька красное принёс с разными цветами. Наверно эти цветы его мамка вышивала. Егор взял чёрное покрывало с какими-то яркими узорами. А я нашёл у бабушки в закромах ярко-зелёное с жёлтыми полосками. В общем самое красивое из дома упёр. И вот дошли мы до речки, расстелили нашу красоту, сняли всё лишнее и легли. Лежим. Солнце припекает. Прошло минут тринадцать, но для нас, как целый век. Мало того, что просто лежать скучно, так ещё и солнце печёт нещадно. У меня такое чувство, что кожу верёвкой на спине стягивают. Первым сдался Ванька. Он так смешно скулил и бежал в тень куста, что мы с Егором не выдержали и смеялись после этого так, что у нас животы разболелись. Егор держался долго. Так как он был самым старшим, ему хотелось показать нам, какой он выносливый. Но то ли его чёрное покрывало подвело, которое притягивало солнечные лучи, то ли что, но не смог он дольше лежать и тоже ускакал в кусты. Я же был такой гордый, что победил.

– Я всех выиграл, я победитель! – кричал я громко.

Даже хотел подскочить и станцевать победный танец, но не смог. Какай там подскачить,  я встать-то толком не смог. Я просто полз, как черепаха, в кусты. Моя кожа была не просто красная, она была такая бордовая, как лицо бабы Агаты, когда она на нас кричала после того злосчастного топинамбура. В общем через несколько дней я облез, как змея. Ни лежать, ни сидеть я не мог больше недели. Мамка мне лечила спину и причитала: «Горе ты моё луковое». Отец смотрел грозно и ничего не говорил. От этого мне было неуютно. Вот тут уже мои друзья смеялись надо мной. Хотя облезли тоже.

Казалось, что наше счастливое детство не закончится никогда. Но всё изменилось в один  момент, когда по радио объявили страшное слово «война». Отец ушёл на фронт, мы с мамой отправились трудиться на завод, а бабушка была на хозяйстве. Страшное это время было, Кнопка. Тяжёлое. В деревне остались старики да женщины с детьми. Работали все с утра и до ночи. Мы с Ванькой  днём работали на заводе, снаряды делали, а вечером возвращались домой и там помогали управляться с хозяйством. Егор работал в поле. Тяжело вспоминать то время. Каждый день был похож на предыдущий. Мы надрывались, но мы верили, что этот наш труд не напрасен. Мамка всегда говорила: «Отцу помогаем». Еды не хватало, всё на фронт отправляли. Мы просто голодали. Однажды, возвращаясь с завода с другими ребятами, мы увидели курицу. Сбежала откуда-то вероятно. Гоняли мы её долго, но смогли таки поймать. Она была такая тощая, как и мы. Что с ней делать дальше мы знали только на словах. Я отрубил ей голову, руки дрожали, было страшно, но есть хотелось очень сильно. Как смогли в восемь рук ощипали её. Ну как могли дети в наши годы её ощипать?! Конечно половина перьев на ней так и осталась. Сварили мы её уже у Райки дома. И это была самая вкусная курица для нас в тот момент. Мне кажется, что я до сих пор помню её вкус.

А потом пришла зима. К голоду добавился холод и болезни. Ванька эту зиму не пережил. Заболел, слёг совсем. А однажды, когда я шёл его навестить, увидел его мать всю в слезах. Она стояла во дворе дома, опираясь на деда Макара и ревела. В тот момент я понял, что Ваньки больше нет. Весёлого озорного мальчугана не стало. Егор, как и я, пережил то страшное время. Мы дружим до сих пор, но никогда не вспоминаем те дни войны. Стараемся помнить только самое хорошее.

Возле нашей речки больше не было весёлой детворы. Никто не купался и не загорал. Никто на спор не лежал на солнце, не висел на заборе, не выпалывал топинамбур у бабы Агаты. Даже занятия в школе отменили на какое-то время. Вот такое было время, Кнопка. Время войны, которая украла наше детство, наше счастье.

Цени своё детство, цени то, что оно есть. Встречайся с друзьями, смейся, купайся, шали, ходи в школу.

Мне кажется, что слушая деда Гошу, я даже дышать перестала. Такое чувство, что я сама перенеслась в то далёкое время. Как будто это я стою у станка и делаю снаряды. Как будто это я голодаю и мёрзну в тоненькой фуфайке. Как будто это я теряю близкого друга. И после этого я решительно заявляю деду:

– Дедулечка, миленький, как же я горжусь тобой и такими, как ты. Ты просто себе не представляешь. Я всем расскажу, что у меня такой дед! – поднимаю палец в вверх и гордо заявляю я. – Это же ты подарил мне моё детство! Самое счастливое, самое лучшее! Спасибо тебе дедушка!

Я обнимаю дедушку и целую его в морщинистую щёку. А после этого говорю:

– Я обещаю, что у меня будет самое лучшее детство!

– Я тебе верю, Кнопка, верю, – шепчет дедушка, стирая одинокую слезинку с такого родного лица.