Однажды я встретил их: её, совсем ничью, вымокшую под дождем, и его, маленького мальчика лет семи. Она всеми силами пыталась укрыть его от дождя, а он, голодный и мокрый, мужественно молчал, не плакал и не жаловался. Лишь одно он делал по-детски:  упрашивал маму пойти домой, не зная, что дома их никто не ждет.

В этот день я впервые после аварии вышел на улицу. Я почти ничего не помнил, меня как будто не было: ни друзей, ни знакомых. Только стопка документов, находившихся в моем портмоне на заднем сидении автомобиля во время катастрофы: паспорт, водительские права, банковские карты.

Уже месяц прошел  после того, как меня выписали из больницы. За это время я много узнал о себе: где работал, кто раньше был моим другом, даже то, как я вел себя в коллективе. Как оказалось, я был душой компании, свободно общался с женщинами, многих из них я обманывал, ни к кому из них не относился серьезно. Работал, как выяснилось, в банке. А друг, которого раньше считал лучшим, Кирилл Холодов, оказался двуличным предателем. После аварии он бросил меня и поспешил занять мою должность. Я ничего не помнил, обо всем узнавал случайно, от коллег.

В день дорожного происшествия я был очень пьян. На пассажирском сидении находилась очередная «новая знакомая», не трезвее меня. Мы, наверное, очень торопились, если превысили скорость на шестьдесят километров в час. Она отделалась ушибами, а у меня как будто отняли прошлое. Я очень зол на себя.

Итак, я вышел на улицу, увидел этих двоих, и у меня в сердце что-то зашевелилось. В сердце бабника, пьяницы и дебошира что-то ожило. Я подошел и предложил свою помощь. В лице женщины читалось сомнение и испуг, она поспешно отказалась. Я не стал настаивать, отдал свое пальто ребенку и поспешил к киоску за продуктами для этой пары. Вернувшись, я предложил помощь снова и протянул пакет. Женщина  (как выяснилось позже, зовут ее Тамара) с благодарностью приняла мой дар, чтобы накормить сына. Я не смог оставить их и предложил подняться в теплую квартиру, на шестой этаж соседнего высотного дома. Тамара, в лице которой читалось отчаяние, согласилась. Я уверил, что не преследую личных целей и что ей нечего боятся ни за себя, ни за ребенка. Тамара, кивая, соглашалась с моими словами, но было видно, что она мне не доверяет.

Я забыл выключить свет на кухне, и когда мы вошли в квартиру, чувствовалось чье-то присутствие. На самом деле, был в ней только сквозняк от открытой форточки. Тамара с Никиткой, так зовут мальчика, расположились в гостиной. Прошло три дня до того, как Тамара перестала меня бояться. Мы говорили сидя на кухне, и тогда я узнал её историю. Тамару  вместе с маленьким сынишкой из дома выгнал муж. Мысль о поступке этого человека вывела меня из себя, но я старался немного подавить в себе это чувство, чтобы резкостью возмущения не спугнуть только что зародившееся доверие. Меня выдавал дрожащий уголок рта и волнующаяся бровь.

Обычная, мелкая семейная ссора стала поводом, которого ждал подлый человек, чтобы избавиться от родных людей. А когда я услышал его имя, мне показалось, что я перестал дышать, это был Кирилл Холодов, мой «лжедруг». Я задумался о том, кто есть я, если у меня были такие друзья. Мне стало противно.

Тома с Никиткой жили у меня уже две недели. В конце дня, мы подолгу разговаривали на кухне, и эти вечера наполнили смыслом мою жизнь. Однажды ночью было очень холодно и на улице, и в квартире. Мне не спалось. Никитка дремал, а Тамара, прижав сына, старалась передать ему свое тепло. Я принес в гостиную свое одеяло и плед из шкафа, укрыл их и лег рядом. А когда Тамара уснула, я обнял их обоих. В этот момент странное чувство пронзило меня от ушей до кончиков пальцев. Я обнимал чужую женщину и не своего ребенка, но от этого мне было очень уютно и тепло. Во мне открылось понимание истинной любви. Я полюбил и этого малыша, и Тамару.

Когда я проснулся утром, у меня зажгло сердце, челюсти мои сжались, и из глаз полились слёзы. Я вдруг заплакал. Вместе со мной плакала и Тома. Ей, наверное, стало жалко меня, а я плакал от радости, от благодарности этим людям за то, что они научили меня чувствовать, за то, что они стали мне близкими, за то, что я стал другим человеком.