Еду домой в троллейбусе. Возвращаюсь с вечерней тренировки. Народа не так уж и много, не как селёдки в бочке, как часто бывает по вечерам. На какой-то остановке в троллейбус заходит старик. Никто, конечно, не обращает внимания на него, пока он не достаёт гармошку. Вдруг мерное гудение троллейбуса и негромкие разговоры пассажиров нарушает резкая мелодия, вырвавшаяся из расстроенного инструмента. Все затихают, старик нашел сидячее место и начал играть. Никто к нему не повернул головы, но все слушали, весь троллейбус. Он играл песни военных лет. Старые песни. И пел. Пел своим старческим голосом старые песни военных лет и вообще старые советские песни. И все слушали. За окном падал снег, белый и пушистый, гудел салон. Кто-то заходил, кто-то выходил, а он всё пел. Не знаю, что в нём было. Что-то заставило запомнить его, хотя я обычно не обращаю внимания на бродяг, как и все. Ему где-то за 70 было, невысокий, худой, небритый, седой, в старой шапке-ушанке, валенках и тулупе. Я хорошо запомнил только одну строчку из того, что он пел. «...Когда мы были молодыми...». Спетая его старческим, шамкающим голосом она выражала всё. Боль за упущенное время, отчаяние, безнадёжность, усталость... И в то же время он как-то не унывал, не знаю, как это совмещалось. Старый дед, он уже прожил свою жизнь. Когда-то он был молодым, как я, наверное, сильным, возможно спортсменом,  возможно красивым юношей. А теперь он играет на гармошке в троллейбусе. Это был единственный раз, когда я остро пожалел,  что нет у меня никаких денег. Отдал бы. Ему бы отдал... Падал снег, гудел троллейбус, а старик всё играл..