Поднимаясь по хмурой лестнице,
По ступеням сырым всходя,
Освещаемый горьким месяцем,
Он услышал: поет весна.

Из-за стен доносились глухо
Звуки пьесы бравурной одной.
Устремляясь в квартиру слухом,
Он прижался к двери головой.

Ему было не то чтобы тошно –
Только скука вгрызалась в быт.
Надоело смотреть в окошко
И скрывать в себе жалкий вид.

А у них было как-то проще…
Оживленно звенел рояль,
Средь постылых мгновений ночи
Разгоняя собой печаль.

В его звуках рождалось нечто,
Наставлявшее просто жить,
И в истоме момента вечного
Захотелось ему спросить

У играющей: «Сколько надобно
Сердцем горестей понимать,
Чтоб по клавишам бить с отрадою,
Чтоб самой той отрадой стать?

Сколько нужно отдаться вешнему,
Ласкам солнца и липким листам,
Чтобы тьму разогнать кромешную
И взрастить пред собою сад?»

И в саду том краснеют яблоки,
Плачет вишня, и спит виноград,
И пылает лучами жаркими
Добродетели нежный взгляд.

Он отходит, на звезды смотрит
Сквозь окно наверху, а она
Замолкает в предельной ноте,
И он словно воспрял ото сна.

Что же было то: сон, видение?
И зачем перестала играть
Ты на самом значительном месте?
За стеною раздался опять

Первый звук, и с начала далекого
Полились звуки вешнего дня.
И со стуком сердечным упрека
Будто спрашивает она:

«Ах, зачем, на что вы печалитесь,
Если светит еще луна,
Если мысль еще обитается,
А с утра бьют в колокола?

Будет радость вам, коли верите,
Что теперь не кончается жизнь.
Ах, как радостно, как в мистерии,
В светлой музыке сада кружить!»

…

Поднимаясь по тусклой лестнице,
По ступеням родным всходя,
Освещаемый ласковым месяцем,
Он услышал, – поет она.