Когда двор возле дома казался районом,

Когда сказка была предпосылкою сна,

В неполуденный час, за оконным проемом

Серебрилась спокойная тётя-Луна.

Я сидела, закутавшись в плен одеяла,

Он меня и оттуда сумел бы достать,

Ледяной милый друг, что так тщательно, рьяно

Рисовал льдом на окнах, пробирался в кровать.

Шли года, я взрослела, мы виделись реже…

Но, как прежде, зимой, у того же окна,

Мне сказали, что я содержу в себе стержень,

Кто бы знал, что он сделан из чистого льда.

Ты прости, я однажды тебя разозлила,

Я сказала: (жаль, время уже не вернуть)

«Странно, стержень растаял, но сердце завыло,

Будто ты из спины вьюгой ломишься в грудь».

Он не верил ушам и отчаянно бросил:

«От веселья в тебе не осталось следа!»

Он ушёл, наступила унылая осень.

Проходили года, проплывали года.

Шли, сцепившись руками, прохожие пары,

Разевали бродяги мечтательно рты.

Мою пару, увы, не находят радары –

Я слежу за ним с первой своей высоты.

Он всё так же беспечен, красив, безнадёжен,

В ледяном его сердце нет места любви,

У него нет ни дома, ни даже одёжек.
Я шепчу ему в след: «Ты лети, не плыви».

Я не знаю зачем, для чего я волнуюсь,

От него не могу оторвать своих глаз,

Пусть, он Кай, ледяной, буду Гердою, пусть.

Я искала его уже тысячу раз.

Составлял ты тогда всем известное слово…

Твои буквы из льда становились чужими.

Даже льдины всё помнят и снова, и снова

Собиралось из них моё первое имя.

«Ледяной мальчик мой – шептала чуть громче, –

Ты за вечностью сможешь едва ль успевать,

Но так странно, я трачу полярные ночи,

Чтобы с вечностью вместе тебя воспевать.

Ты беги вслед за целью от собственной тени,

Это точно важнее погонь за судьбой,

А я буду в тебя просто напросто верить,

Буду крыльями, мачтой, самою собой».

Улыбается, значит, услышал мой голос.

Значит, дома зима, значит, в небе Луна.

Кто-то мерзнёт, сжигает дрова или хворост,

Мне тепло, со мной мальчик из чистого льда.