Уж не знаю, как именно и почему так сложилось, видимо, это было неизбежно, или, во всяком случае, рано или поздно должно было произойти. Зима этого года выдалась перенасыщенной событями. Единственная зима в моей жизни, за которую мне удалось дважды полежать в больнице. Не сказать, что всё было так плохо, там были очень даже недурной кисель и странные, разрисованные маленькими детьми матрасы. Помимо всего этого хорошего, было и несколько неприятных вещей, например, злая медсестра и направление к психоневрологу.

Избегать наставлений лечащего врача второй раз было бы ну совсем безответственно, поэтому мы всё-таки собрались к этому хвалёному Доктору Айболиту. В день X на улице было особенно промозгло, несмотря на тёплый ветер. Город, хоть и очень неохотно, начинал оттаивать. Реки грязи стекали сначала на тротуар, а затем и на проезжую часть, все брошенные зимой окурки начинали снова показываться на поверхности. Фантики, пакетики и медицинские маски, брошенные на улице людьми, вероятно считающими, что кто-нибудь их обязательно уберёт – всё это общими человеческими усилиями собиралось в огромные пластиковые кучи, сливающимися с серым асфальтом, серым небом и серым городом. Лучшего дня для разговора о личных беспокойствах и не придумаешь. К пункту назначения я ехала с закрытыми глазами.

Детский Психоневрологический Диспансер находится по адресу Инская, 65, в здании, раньше служившем торговым домом. Дом очень старый, на нём даже висит табличка с годом постройки – «1912», которые лепят на всё, что можно объявить памятником архитектуры. Стоит это культурное наследие недалеко от реки и выглядит весьма исторически ценно и очень неустойчиво. Внутри, очевидно, чертовски не подходящая для больницы планировка. Ненужно высокие потолки и невыносимо узкие коридоры. Всего два этажа и мизерное количество стульев. Как только мы вошли, меня пробила неприятная дрожь. Нечто среднее между страхом и отвращением. Много маленьких детей с их большими родителями. Шумно и противно. Было чувство, будто я попала в прихожую психушки.

Мы приехали вовремя, но так как заведение это государственное, должны были ждать. И почему до сих пор используется формат «записи» в поликлиниках, всё равно в конце концов остаётся одна живая очередь?  Перед нами была девушка. Девочка-подросток, примерно моего возраста, с правильными чертами лица и уставшим взглядом. 

– Кто последний в пятнадцатый?

– Я, – ответила девочка.

– Я вообще на два записана, уже полчаса жду.

– А, ну понятно, понятно, – бросила в ответ мама, слегка более обеспокоенно, чем стоило бы.

Мы сели. Вернее сказать, втиснулись на свободные стулья. Ещё тогда у меня промелькнула мысль: «Что можно получить от психиатра за тридцать минут?  Напутствие и воздушный шарик? Да я с педиатрами, бывает, больше разговариваю. Можно было и не приезжать вообще». Прошло немного времени, из двери высунулась голова в очках, а за ней, чуть ниже, и рука с листочком.

– Фамилия?

– Сергиенко.

– Заполни.

В анкете были вопросы по поводу семьи. Ничего необычного, кроме вопросов о благосостоянии и санитарных нормах мне не встретилось. Судя по содержанию анкеты и вариантам ответов, живу я очень даже припеваючи, стоит почаще себе об этом напоминать. Затем была ещё пара минут ожидания – и подошла моя очередь.

В душе я колебалась, но показывать этого, естественно, не собиралась, поэтому, возможно, чересчур уверенным движением дёрнула дверную ручку и шагнула вперёд. Внутри кабинета было два человека и чертовски холодно – окно нараспашку. Обе вещи меня насторожили. Мне протянули какую-то бумажку. Тихий, спокойный и немного высокий голос сказал, почти промямлил знакомое: «Заполни». Я села на стул, который стоял в полутора метрах от стола врача. Психиатра толком-то и не рассмотрела, так, только частями: то нос, то пучок волос на голове, то левый глаз, или что ещё покажется из-за большого монитора. Пока я пробегала глазами по бумажке, медсестра долбила нечто чрезвычайно важное и неотложное по клавиатуре. Раздражает. Затем мне задали несколько вопросов, выписали лекарства и отпустили. Продлилось это все не больше 10 минут. Снаружи ждала мама, только заприметив у меня в руке листок с рекомендациями врача, она выхватила его и начала возмущаются о нечитабельном почерке и непонятных обозначениях. Я начала уговаривать её не беспокоиться, сказала, что в аптеке, вероятно, знают, о чем речь, но не успела закончить, потому что она вошла в кабинет. Как обычно. И зачем вообще было пытаться? Через минуту, рассыпаясь в благодарностях, она выскользнула из кабинета с победоносной ухмылкой на лице.

Мы спустились вниз, к гардеробу. Вдруг, по ту сторону комнаты, начала махать чья-то рука, а за ней появились и приветственные возгласы. Рука начала приближаться к нам, постепенно стали появляться и оставшиеся части человека, чьё лицо я никогда не видела, но оно казалось мне невероятно знакомым. Как оказалось, это была мамина «старая знакомая», все они на одно лицо, её она знала ещё до моего рождения. Они начали разговаривать на повышенных и нарочито воодушевлённых тонах, скорее, чтобы выразить участие, но отчасти чтобы перекричать истерящих детей. Поставьте двух экзальтированных матерей рядом и получите бомбу с часовым механизмом. К счастью, у них не было столько времени. 

Моя мама начала ЭТО первой.

– Ну как там твои, ты тут с кем?

– Да вот с дочкой младшей, ей семнадцать, – гордый взгляд знакомой пронзил мою мать насквозь.

– Да ты что! Это младшей-то семнадцать? Ну ты Ващееееее!

– Да. А вы тут зачем? Тоже на приём к этому... психо... психотер... психоло... атру... – знакомая заикалась, потому что не могла вспомнить слово.

– Да нет, мы здесь так, просто справку получить, – ответила мама.

После этих слов она широко улыбнулась. Я всё понимаю. Я не должна её за это осуждать. Наверное, я не могу в полной мере представить себе всю тяжесть родительских страхов, да и родительских ли, но это нисколько не помешало чувству отвергнутости наполнить меня до самого конца, до кома в горле. «Она отрицает меня? Не хочет признавать проблему? Она этого стыдится?» Думаю, так не должно быть. Даже при отсутствии опыта я понимаю, что последнее, что нужно ребёнку в момент признания собственных слабостей, момент страха, когда чувствуешь, что делаешь шаг в неизвестность, момент, когда впервые решаешься попросить о помощи, когда особенно необходима страховка, – это отвернувшийся родитель. Может быть, ей даже не пришло в голову, что таким образом она лишь увеличила дистанцию между нами. Стёрла ещё одну точку соприкосновения так же, как их стираю я, только в отличие от меня, она делает это скорее неосознанно, чем наоборот. Неужели ей важнее, чтобы знакомая из девяностых косо на неё не посмотрела, на неё и её ненормальную дочку, раз она к психиатру её водит. А сколько таких случаев произошло за последний год, два года? Сколько ещё произойдет в будущем? Но раз уж их так много, наверное, это неважно. Наверное, так у всех. Может быть, так всё и должно быть. Как же раздражает. Беспомощность и отсутствие хотя бы одной постоянной.

Мы сели в машину. Пока я пристёгивалась, она пыталась запихнуть невозможное количество документов в миниатюрный, почти декоративный рюкзачок. Завёлся мотор.

– Тут недалеко есть кафе, блинчиков хочешь?

– Хочу.