– Абец, что за шум? – скрипучий, холодный и властный голос окликнул молодого солдата немецкой армии, еще мальчишку, что бежал в сторону сарая, в котором его уже ждали другие солдаты, и нес в руках несколько острых ножниц, сверкающих на свету.

– Штурмбаннфюрер, пригнали новую партию пленных, – голос не дрожал, но в глазах проглядывался страх перед старшим. На самом деле Абец никогда не хотел воевать, он мечтал отучиться в престижном университете, жениться на красивой девушке и содержать счастливую семью. Да что уж, многие об этом мечтали, но мечтам не суждено было сбыться, его, как и остальных, заставили взять оружие.

– Ясно. Свободен, – паренек кивнул и продолжил свой путь

Как только он добежал до своих товарищей, то сразу же отдал им ножницы. Сейчас их всех подстригут наголо, а из волос в дальнейшем сделают грубую ткань или набьют ими матрасы... Но он также знал, что ждет их дальше. Дальше большинство из них убьют, а кого не убьют, тех отправят в концлагеря с табличками «ARBEIT MACHT FREI», что означает «труд ведет к свободе», но на деле реальность звучала не так красиво, ведь труд стал еще одной формой убийства, которую нацисты называли «уничтожение работой». Абец решил, что будет лучше, если он как можно быстрее ретируется подальше от смертников и забудет о них, но не тут-то было. Стоило ему сделать пару шагов, как его шинель за что-то зацепилась, парень обернулся и увидел маленькую девочку лет пяти с большими голубыми глазами, в которых плескалась детская искренность и невинность. Она медленно вытянула вторую ручку и показала на женщину, которую сейчас стригли.

– Дядя, а почему мамочка плачет? Это из-за меня? Я в чем-то виновата? Скажите ей, чтобы она не плакала, обещаю, я буду хорошо себя вести! – ее тоненький и ослабленный голосок сочился искренностью и переливался всевозможными эмоциями, из-за чего на некоторых словах срывался на крик, но тут же в страхе утихал.

– Ты не виновата... – прошептал Абец на своем ломанном русском, он шептал настолько тихо, что не был уверен в том, что девочка его услышала, а в его серых глазах читалась одно: «Прости». Парень хотел остаться с этой малышкой, спрятать ее где-нибудь, позволить ей жить, но страх за собственную жизнь оказался сильнее, и он быстро ушел.

Тем же вечером Абецу выпала «честь» поджечь тех, кто был негоден к работе. Он обливал керосином старый сарай и краем глаза заметил, как туда завели ту самую девочку из толпы. На этот раз она была лысая, из-за чего стала походить на живой труп, на скелет, обтянутый кожей, но несмотря на это, ее глаза все еще сияли изнутри. Солдат не заметил своих товарищей, что пришли посмотреть на сжигание людей и хоть как-то «скрасить» свое свободное время, он все смотрел на этот несчастный сарай, который ему нужно поджечь, он думал о девочке, что надеялась на спасение до самого конца, но его думы прервал басистый голос одного из офицеров

– Абец, чего встал как вкопанный? Или ты хочешь присоединиться к ним? – за спиной тут же раздались смешки солдат, что стояли в ожидании «представления».

– Никак нет, – парень отошел на безопасное для него расстояние и поднес факел к дорожке керосина, что вела прямо к сараю. Искра стремительно побежала по ней к месту назначения, и огонь окутал здание пламенем, из строения стали разноситься крики и плач, что перемешались с мольбами о помощи. Толпа разразилась смехом, улюлюканьем и шутками. За спиной Абеца послышалась фраза, которая вертелась в его голове, он обернулся:

– Они же тоже люди! Они!.. – «неправильному» солдату не дали закончить, его тут же ударили в живот и стали бить, приговаривая «Jedem das Seine», что означало «каждому свое».

Спустя какое-то время крики стали стихать, а солдаты расходиться. Стал накрапывать дождь, словно оплакивая людей и окончательно прогоняя зевак, и лишь Абец смотрел на тлеющий сарай и проклинал всех и каждого, ненавидел тех, кто заставил его сделать это. Парень склонил голову, а с его губ сорвался еле слышный шепот, а из глаз потекли слезы:

– Прости меня, безымянная девочка, ты не виновата…