Небо ещё по-зимнему нежное, бледно-голубое, и мир холодный, как ветер, на улице солнечно, Яцек смотрит в окно, а стекло смотрит в ответ его же глазами. Большими и тёмно-синими, небо редко бывает такого тёмного оттенка, как глаза у Яцека, а вот у мамы они другие, голубые, светлые, как небо сейчас, но тоже большие, иногда Яцеку страшно смотреть маме в глаза.

Но не сегодня, Яцек будет вести себя как примерный сын, он смотрит в окно, как фильм, не включает громко телевизор, ни кричит, ни рвёт книги, ни ломает игрушки, а просто смотрит во двор, пока мама стрижёт. Квартира, в которой мама работает, довольно странная, как и дом, и двор, они расположены полукругом. Яцек видит в окне закруглённую кирпичную стену и вход в арку, откуда иногда показываются люди.

Квартира, как двуглавая змея, обвивающая колонну: там, где вход, хвост, потом коридор изгибается в сторону, раздваивается на две головы: в одной стоит кресло, куча шкафов и полок, расчёсок и заколок, фенов и плоек, всего того, что нужно маме для работы. А дальше, вперёд по коридору, ещё одна комната, где Яцек и рассматривает книги, играет, спит и смотрит мультфильмы, ему нежелательно выходить, когда у мамы клиенты, он и не выходит, умеет сидеть тихо.

Он слышит, как многие клиентки нахваливают его, он «золотце» и «ангел», это говорят те, кто постарше. Иногда к маме заходят другие, они с расписными красивыми рюкзаками, на некоторых – космос, на других – животные, прямо во весь рюкзак изображены крупные морды волков и лис, различных птиц, другие рюкзаки однотонные, но увешаны металлическими побрякушками. Они похожи на панцирь у черепахи, Яцеку нравится трогать гладкие и блестящие круги, такие иногда говорят «ну посмотри, посмотри», но чаще: «Яцек, не трогай», только эти девочки спрашивают у мамы его имя.

Мама говорит, что они школьницы, и что Яцек вот-вот станет таким же, как они, нужно только подрасти, Яцек верит маме, потому что сам во времени не разбирается. Как это, измерять то, чего нет, чего не увидеть и не взять, не попробовать на зуб и не раздавить, как комара, почему весь мир измеряет себя тем, чего попросту может не быть. Да, стрелки крутятся на циферблате, но вряд ли их толкает то, что называют временем, Яцек смотрит то на окно, то на круглые часы, нет, он больше не может стоять, нужно слезть, непременно нужно сесть на диван.

Точнее, диванчик, он выполнен в синеватом и ванильном цвете, как и вся комната, тут всё подобрано вроде и случайно, выторговано задёшево на местном рынке или просто с рук, однако прослеживается некий вкус. Стены светлые, пол синеватый, шкаф тоже отливает тёмно-синим, Яцек иногда думает, что комната подобрана специально под цвет его глаз, а иногда – что он под цвет неё. Но это реже, у мамы главный и единственный он, а не тёмно-синие стрелки часов, которые тикают так, словно стучат зубами.

Клиентка не заходит в эту комнату, если судить по голосу – добрая, такая, будь у неё рюкзак со значками, точно подарит Яцеку один, не обязательно самый большой или яркий, главное гладкий и блестящий. Девушка, кстати, дарит, но кое-что другое, Яцек крайне благодарен ей, это круче любых значков или игрушек, однако сейчас ему не стоит прикасаться к подарку. Он прислушивается к тому, о чём говорит мама с клиенткой, чтобы отвлечься. Что-то о стрижке или причёске, да, клиентка просит сделать причёску, Яцек не отличает один вид кос от другого, путается в названиях расчёсок, в конце концов, перестаёт подслушивать, его отвлекает то, что лежит на столе.

Это огромная коробка конфет, просто гигантская, кажется, что она больше Яцека и в длину, и в ширину, когда мама только вносит её в комнату, Яцек думает, что у неё в руках аквариум. Даже хорошо, что Яцек ошибается, любые рыбы, оранжевые и полосатые, или чёрные, с красными жабрами, медленные и плавные, хорошие. Но конфеты лучше, мама говорит, что любовь к сладкому – «единственный порок» Яцека. Он может перелистывать книги и рассматривать иллюстрации, несмотря на то, что совершенно не умеет читать, даже знает не все буквы, может играть сам с собой, да так тихо, что клиентки не замечают, что кто-то есть в соседней комнате.

Но он не сможет оставить коробку нетронутой, тем более, клиентка, когда вручает маме сокровище, щебечет, что она – врач. Благодарные пациенты носят ей шоколад всех сортов, в коробках и плёночных упаковках, наборы конфет, и желейных, и с помадкой, и с фруктовыми добавками, и вафельных, и громадные пакеты соевых батончиков, и засахарённые орехи. Всё это валится в её кабинет тоннами, цистернами, она не может смотреть даже на упаковку, в магазине не заходит в отделы со сладким, просыпается от снов, где снятся торты и пирожные, как от кошмаров, размахивая руками, с криком «уберите это от меня!», Яцек прыскает в кулак, это он уже придумывает.

Мама, конечно, старается вежливо отказаться, клиентка махает рукой, говорит, что приходит по совету знакомой, наверное, показывает фото. «Хочу такое же», мама отвечает: «без проблем», заносит коробку к Яцеку и приступает за работу. Мама ничего не говорит насчёт конфет, можно или нельзя, но Яцек догадывается, что нежелательно. Да ладно, мама, расслабься, пара шоколадок не наделает ни миру, ни этой змееподобной квартирке никакого вреда, а твоему сынишке наоборот, принесёт пользу, лучше заплести клиентку получше, за такую коробку можно заплести раз сто, если не тысячу.

Яцек аккуратно поддевает пальцем крышку от коробки конфет, ей ничего не мешает, и вот два, нет, даже три этажа вкуснейшего шоколада, причём разного, и молочного, и горького, и белого, как снег. Одни конфеты с шоколадной массой внутри, другие с чем-то желейным, есть терпкие, винные и коньячные, Яцеку нравятся все, хотя эти да, немного странноватые. Есть с начинкой из фруктового желе, есть и с вафлями, но конечно, с шоколадом внутри Яцеку нравятся больше всех, особенно те, которые в форме гусиных лапок, и наполовину белые, наполовину молочные, таких конфет много, и они самые вкусные.

Яцек жуёт, он столько терпит, смотря в окно, однако ничего не серьёзного не случается. Съесть перед обедом четыре или пять конфеток – разве это много, разве это такое серьёзное преступление, разве это так ужасно, как сладко? Нет конечно, мама редко злится на Яцека, почти никогда, и это хорошо, Яцек облизывает губы, слизывает подтаявший шоколад с пальцев, он ещё не пробует зефир из набора, хотя примерно представляет, какой тот на вкус, не переслащенный, как обычный, не сухой, мягкий внутри, а глазурь на нём очень тонкая, и захрустит, если надкусить.

Яцек доедает зефир, и теперь признаёт, что ему хочется пить. Он облизывает пальцы и откупоривает пластиковую бутылку, она полная, Яцек пьёт и пьёт, ему кажется, что под круглой крышкой может уместиться целое озеро, он не замечает, как выпивает половину.

Ладно, бывает, хотя нет, что-то не так. Яцек смотрит на комнату: синий сливается с желтоватым, желтоватый кажется совсем коричневым, Яцек переводит взгляд на телевизор, в чёрном плазменном экране отражается он, низкий и с пухлым лицом. Чёрный экран становится цвета кобальта, цвета тёмно-синего воскового мелка, Яцек трёт глаза.

Наверное, это от шоколада, вот почему мама просит не есть так много, вот, чему учат плакаты, и «в здоровом теле – здоровый дух» оказывается правдой, ну вот, Яцеку не хочется отрывать маму от дел, тем более что они с клиенткой смеются, по крайней мере, слышен шум, возможно, они подружатся. Яцек не может смотреть в окно, его клонит в сон, но какой-то ужасно горячий сон, словно у него температура. Яцек немеет, как после ложки переслащенной микстуры, странно, что что-то внутри него поднимается, а он сам не растёт, так и остаётся на две или полторы головы выше сидения дивана.

Яцек слышит, как что-то падает, что-то большое, намного больше, чем расчёска или заколка. Глухо, как дерево, происходит что-то странное, и главное – становится совершенно тихо. Ни мама, ни клиентка больше не шумят, не смеются, Яцек выходит из комнаты, смотрит, как стена переходит в потолок, тоже плавно, в квартире нет чётких углов, всё скруглённое; вот конфеты лежат в коробках и в животе Яцека, а Яцек стоит в квартире, как в животе дома, как в большой-большой коробке.

Конфеты в коробках и коробки в конфетах плывут перед его глазами, всё путается, что-то из этого не может быть, что-то не так, глаза ещё и слезятся, ужасно хочется спать, странно, обычно такого не бывает. Очень странно, Яцек поворачивает налево, тут и комната, а в углу, сразу у входа, раковина, чтобы смывать краску с волос, когда-то давно к маме приходит девочка-подросток. Крутая, с рюкзаком-космосом, со значками и с ярко-красным тоником для волос как разбитый помидор. Мама потом долго моет раковину, и, кажется, та до сих пор хранит оттенок красного, но сейчас его в раковине чересчур много, Яцек распахивает слипающиеся глаза.

В раковине почему-то голова не клиентки, а мамы, и она, наверное, тоже хочет красные волосы, однако краска совершенно не похожа на ту, которой красится девочка-подросток, она не алая, а бордовая, как тысяча банок засоленных помидоров, выпавших из грузовика, это как упасть с самоката, а потом рассматривать коленку. И краска течёт не из флакона, рядом вообще нет никакого тюбика, а прямо из головы мамы, из пробора волос, тёмная и почти чёрная. Яцек чувствует, как его голова тяжелеет, как в ту секунду, когда мысли прекращаются и начинается сон, Яцек словно оглушён, он переводит сонный взгляд.

Конфеты лежат в коробках, в округлой коробке квартиры лежит Яцек, он смотрит на красную голову мамы, и не понимает, почему та не двигается, а клиентка так странно улыбается.