В Лютеранском Центре прошел очередной концерт ансамбля ранней музыки «Insula Maglca».

Концерт был замечательный, а после него руководитель ансамбля Аркадий Бурханов и артисты согласились ответить на вопросы юнкора газеты «Вечный двигатель» ЦДТ Советского района Антонины Храмовой за чашкой чая и парой бутербродов.

– Каким был ваш самый первый концерт? – Он был в общежитии завода. Тогда мы студентами собрались и сделали литературно-музыкальную композицию. Были концерты не только в общежитиях, были и в магазинах. Например, в «Аккорде», в нем продавались пластинки.

– А где вы берете свои инструменты? – Везде! Иногда они нас находят сами: ведь люди знают, что мы собираем инструменты; средних веков, эпох Ренессанса и Барокко. Поэтому иногда после концертов нам дарят. Но вообще каждый инструмент имеет очень долгую историю. Например, теорба, на которой я играю. Несколько лет мы изучали рынок, узнавали о мастерах, которые делают такие, искали лучшего мастера, заказывали у него инструмент. Часто годы приходится стоять в очереди, потому что мастер всемирно известный. Потом я ездил за ним в Швецию, возил его сюда... Такие же длинные истории и у наших клавесинов: клавесин, который звучал сегодня – это клавесин голландского мастера Фреда Беттенхаузена. Духовые инструменты мы берем в Германии. Как правило, из каждой поездки за рубеж что-нибудь привозим: или флейту, или барабан, или рог. Однажды мы были в Швеции, на средневековом рынке. У меня с собой была русская жалейка, и я её выменял на шведский рог у мастера, который их делает. И такой бартер у нас бывает!

– А жалейка – ценный инструмент? – Разумеется, ценный! Ведь это единственный экземпляр, не имеющий подобных. Но и рог, который я приобрел – не менее ценное приобретение. Это по-своему хорошо: ведь сегодня мы живем в эпоху стандартов. Но в те давние времена никаких стандартов не было: ни высоты строя, ни размеров инструмента, ни способов их настройки. Каждый мастер делал инструмент как-то по-своему, учитывая «потребности» того круга, в котором он общался. То есть, каждый старинный инструмент эксклюзивный, он имеет похожие образцы из своего «семейства», но все они разные.

– А есть инструменты отечественных мастеров? – Немного, но есть. Среди первых инструментов – две виолы да гамба, которые появились у нас в восьмидесятые годы, мы выписали их в Москве. Они сделаны советскими мастерами, которые начинали тогда делать подобные инструменты. Сейчас практически все наши щипковые, кроме шведской теорбы, сделаны петербургским мастером Михаилом Федченко. Я считаю его лучшим мастером в Петербурге, который делает старинные европейские инструменты. Вообще такой мастер – редкая профессия, как выясняется, требующая очень многого. Самое главное – понимание эстетики того времени, в которое существовал инструмент, времени его расцвета. Человек должен также представлять, какую музыку и как будут играть на нем. С мастерами, которые делают нам инструменты, например, на Украине, мы ведем постоянный «диалог»: потому что они не очень хорошо представляют себе музыку, которую мы играем, так что нам надо постоянно согласовывать деятельность.

– А как вы учитесь играть на своих инструментах? – Процесс сложный. Сначала мы просто полюбили раннюю музыку и играли ее на современных инструментах, которые у нас были: фортепиано, гитара, простые блокфлейты современного образца. Потом мы поняли, что эта музыка была написана не для них, и она получается не правильно. И тогда начали собирать инструменты, приближенные к историческим копиям. У нас появились лютня, «несовременные» флейты, клавесин, хотя тогда он тоже был еще не совсем «правильный». Когда мы стали работать в филармонии, нам выписали спиннет. Мы начали учиться что-то играть на них, настраивать эти инструменты. Было сложно как раз из-за уникальности каждого инструмента, но все трудности мы преодолели.

– Спасибо большое за интересное интервью!