«Существует ли такая вещь, как «трагический изъян» – зловещая тёмная трещина, пролегающая через всю жизнь, – вне литературы? Когда-то я полагал, что нет. Теперь же уверен, что существует. И в моём случае это, видимо, болезненная тяга ко всему, что исполнено внешнего блеска и великолепия».
Донна Тартт

Термин «тёмная академия» появился не так давно и является неофициальным для жанра художественной литературы и классического кино, в основе которых – истории о студенчестве. Неудивительно, что данное направление привлекает молодые умы – одни благодаря этому не чувствуют себя одинокими в своих мыслях и желаниях, другие, не находя ничего удовлетворяющего в своей жизни, проживают судьбы героев из воображаемых миров. Можно сказать, что популярность «тёмная академия» приобрела после книги Донны Тартт «Тайная история», однако в этот список входят и классические произведения или отдельные их фрагменты («Морис» Эдварда Фостера, «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во, отрочество Филипа Кэри из «Бремени страстей человеческих», общество «Друзей азбуки» из «Отверженных», учёба Эмори Блейна из «По ту сторону рая», юность Зуи и Фрэнни из одноимённых повестей, студенческая пора в жизни Яши, Рудольфа и Оли из «Дара»), а также кинематографические работы («Умница Уилл Хантинг», «Любители истории», «Сепаратный мир», «Академия смерти», «Общество мёртвых поэтов», «Убей своих любимых»).

«Тайная история» была написана в 1992 году. В основу событий и системы персонажей частично лёг жизненный опыт писательницы. Многие считают, что лучшее полотно для творца – это наблюдения за жизнью, выстраивание сюжетной линии на их основе. Один из писателей, вкладывая свою мысль в уста главного героя, оспорил бы такое предположение, но об этом позднее. Наиболее ярко и близко к нам эти наблюдения проявились в отображении закулисной жизни Беннингтонского колледжа – частного колледжа свободных искусств, основанного в 1932 году. Среди всех известных преподавателей и студентов особенное внимание привлекают первокурсники 1982 года: писательница Донна Тартт (колледж в «Тайной истории» также находится в городе Вермонте, действие происходит примерно в те же годы), прозаик Брет Истон Эллис и романист Джонатан Летем, вначале обучавшийся живописи – декаденты и своеобразные последователи битников нового потерянного поколения. Все заявляли, что смеялись над причинами, из-за которых их приняли. Дело в том, что приёмная комиссия не смотрела на оценки, но огромное значение уделяла творческому потенциалу, выраженному в прозе и в поэзии, в живописи, в игре на музыкальном инструменте и другом. Джуди Пуви в романе «Тайная история» – обобщённый образ поколения того выпуска. Но не подумайте, что популярные в то время яркая одежда, кокаин, алкоголь и сигареты – единственные их атрибуты. Главными отличительными чертами были желание бросить вызов традиции и расширить рамки эстетического восприятия, а также нескончаемые дискуссии за обеденными столами.

Некоторые перечисленные выше названия отдают пессимизмом – это поверхностное, хотя отчасти верное впечатление. Атмосфера тёмной академии – это готическая проза и поэты «озёрной школы», нюдовые и пастельные тона, твидовые пиджаки и туфли-оксофрды, латынь и древнегреческий, рвение к учёбе в парадоксальном сочетании с гедонизмом. Справедливости ради стоит отметить, что, хоть такой жанр в произведениях искусства трудно найти (в силу обыкновенного взаимодействия юмора и трагедии в подобных работах), но есть поклонники так называемой «светлой академии», привыкшие видеть студенческую среду в более оптимистичном ключе. Эти же люди выступают против романтизации эстетики тёмной академии, и на это есть свои причины. Во-первых, эти люди прислушались к совету Донны Тартт и поняли смысл «Тайной истории». Во-вторых, романтизация учебного процесса – очень спорная тема для обсуждения. С одной стороны, это не только аккуратные конспекты, чтение библиотечных книг в общественных местах, цитирование Шекспира наизусть, но и недосыпы, нервные срывы и нездоровый перфекционизм, остающиеся за кадром. С другой стороны, это один из мощнейших стимулов для преодоления собственных слабостей и страхов.

Наконец, в интернет-пространстве всё чаще возникают советы по «приобретению эстетики тёмной академии», и тут возникает логичный вопрос: слепое это подражание персонажам и стремление походить на них или настоящее проявление внутреннего желания? Иными словами, стоит на книжной полке «Илиада» Гомера для создания впечатления или для поиска ответов на собственные вопросы? Если второе, то это, разумеется, прекрасно. Действительно, многим людям эта эстетика привила чувство вкуса и стиля, любовь к учёбе, особое отношение к искусству, помогла найти сподвижников. В противном же такого рода превращение грозит обернуться метаморфозами похуже, чем у Кафки, а именно – в Банни Коркорана, который, обладая необходимыми внешними деталями для подчёркивания образа, ничего из себя не представлял, стоило только взглянуть глубже. Бродский замечал, что нас меняет то, что мы любим, иногда до потери собственной индивидуальности. И, если верить в искренность тех душевных порывов, то нельзя не порадоваться тому, что достаточно большое количество юношей и девушек тяготеют к прекрасному – хотят создавать свои литературные кружки, обсуждать проблемные и вечные вопросы, цитировать стихи. Это те люди, которые, подобно главному герою фильма Вуди Аллена «Полночь в Париже», родились не в той эпохе. Опять же... если мы сами творим свою судьбу, кто мешает нам своими же руками переделать то, что предложено нам? Бродский, помимо этого, писал, что эстетика является матерью этики. Действительно, человек, вскормленный искусством, чей глаз развивался под воздействием Караваджо, а слух воспитывался композициями Шуберта, не совершит того, чего не позволяет сделать мораль. И всё же тот самый глаз является главным вспомогательным орудием эстетики, помогающим воспринимать и анализировать окружающее. Но «когда глазу не удаётся найти красоту (она же утешение), он приказывает телу её создать, а если и это не удаётся, приучает его считать уродливое замечательным».

Возвращаясь к разнице, пролегающей между созданием образа и обладанием им, можно обратиться к «Упадку искусства Лжи» – своеобразному эстетическому гимну Оскара Уайльда, подобному предисловию в «Портрете Дориана Грея». Вопрос этот сложный и противоречивый, но истина, провозглашённая Вивианом, остаётся истиной: искусство в меньшей степени подражает жизни, чем жизнь – искусству, поскольку «великий художник создаёт тип, а Жизнь пытается скопировать его и воспроизвести его в популярной форме, как предприимчивый издатель». Уайльд говорит о людях, примеривших на себя роли знаменитой Бекки Шарп, мистера Хайда и других. Наглядно подобный психологический «фокус» изображён в фильме «За пропастью во ржи», когда незнакомый Сэлинджеру фанат встречает его в красной охотничьей шапке, говоря: «Мне кажется, я Холден Колфилд. <…> Откуда Вы столько обо мне знаете?» Может, именно поэтому молодые люди хотят почувствовать себя живым воплощением «Тайной истории» и подобных книг.

Создание образа и обладание им – та же разница, что разница между красивым и возвышенным. Ф.М. Достоевский сказал, проверяя шиллеровскую идею, что «красота спасёт мир», Донна Тартт, словно полемизируя с русским классиком, написала, что «красота – это ужас», хотя, по сути, в контексте книги такая формулировка кажется странной. На первый взгляд, всё так же противоречиво. Собственно, в этом и посыл романа – то, что всякая претенциозность – это нечто ненастоящее, игра не в бисер, но в осознанный театр. И теперь, когда мы приближаемся к разгадке, стоит сказать о двояком понимании красоты. Впервые об этом написал французский философ Жан-Франсуа Лиотар, обозначив, что красота – совершенство, установленное общественными, преимущественно аристократическими, вкусами, в то время как возвышенное – явление, происходящее из дефекта, порой из чего-то безобразного. Если красота удовлетворяет эстетические потребности зрителя, то возвышенность, как понятие более глубокое, объединяет между собой ужас и удовольствие. Поэтому и для Мышкина у Достоевского главным становится соотношение сил добра и красоты, поскольку последняя способна служить в равной степени и злу.

Герои книги прописаны настолько подробно, что кажутся реально существующими людьми, просто находящимися в другой точке пространства. Тем не менее, интересный факт состоит в том, что практически все читатели по ходу чтения сравнивают себя с главным персонажем, от имени которого ведётся повествование, – с Ричардом Пейпеном (к слову, это один из выразительнейших приёмов книги: по сути, в повествовании главнейшую роль занимает Генри Винтер, но ведётся оно через призму восприятия Ричарда – такой же приём использовал Фрэнсис Скотт Фицджеральд, говоря о Гэтсби через Ника Каррауэя). Каждый чувствует себя в той же степени отстранённым от того мира тайны искусства, каждый очарован этой пятёркой студентов и горит желанием оказаться в такой же компании. И практически все, осознавая плачевное положение главных героев, их внутреннюю опустошённость и разбитость, стремятся следовать их примеру. Здесь также есть многое от литературной традиции Достоевского. Их страдания и страсти гиперболизированы, они постоянно на грани надрыва и порой будто находят в этом наслаждение, а катарсис стоит бок о бок с болевым эффектом.

Во взглядах Бродского, Достоевского и Уайльда есть общая точка пересечения – мысль о Красоте и об Искусстве. Говоря словами Достоевского, красота есть «вектор общественно-нравственных поисков». И снова тот же камень: является ли утрата индивидуального, копирование чужого замысла чем-либо нравственным?

В этом и состоит магия. Донна Тартт поставила ловушку, выход из которой нашёл только её герой. Смысл книги – предостережение от претенциозности, и, тем не менее, люди находят в этом свою эстетику, люди попадают в этот капкан даже во время следующих прочтений. Ещё в восемнадцать лет Ричард делает следующую запись в дневнике: «Я чувствую, что всё здесь пропитано запахом гнили, гнили перезревших плодов. Нигде и никогда жуткая механика рождений, совокуплений и смерти – этих чудовищных шестерёнок жизни, не была столь неприкрытой и в то же время столь коварно подмалёванной». Подмалёванность – самое точное слово по отношению к произошедшему: то был мазок дорогой масляной краски поверх старого, пропитанного сыростью холста.

Здесь уместны были бы слова сэлинджеровской Фрэнни о том, что знание ради знания непростительно, оно неизменно должно вести к мудрости. Эстетика тёмной академии способна изменить человека в лучшую сторону и приобщить его к прекрасному, если сам человек будет отдавать отчёт в своих поступках.